Не веря в свое счастье, но боясь спугнуть удачу, я решила не выяснять причины принятия столь нелогичного в подобных условиях решения, ограничившись лишь словами благодарности в адрес судьи. В конце концов, какая разница, почему меня отпускают, главное, что это так!
Однако, оказавшись в коридоре, я не удержалась и спросила у Семенова, что происходит? Даже мне, человеку, далекому от уголовного процесса, было ясно – более подходящей кандидатуры на роль обвиняемого у следствия попросту нет.
Но посвящать меня в ход расследования, по всей видимости, в планы Казимира Модестовича не входило, так как он ограничился лишь короткой фразой о вновь открывшихся обстоятельствах. Я было попыталась напомнить ему о своем процессуальном праве знакомиться с материалами дела, коль уж мне выпала «честь» оказаться в роли подозреваемой, но даже ссылка на УПК не возымела действия. Семенов лишь равнодушно пожал плечами, буркнув, что я могу сделать это завтра в его кабинете в рабочие часы.
Да уж, реальность сильно отличается от той, которую демонстрируют адвокатские ток-шоу на ТВ. Но дареному коню, как известно, в зубы не смотрят. Радуясь неожиданно выпавшей возможности провести ночь в своей постели, а не на тюремных нарах, я радостно потрусила домой, решив, что у меня еще будет время выяснить все подробности происходящего.
Подозреваю, Андрей не особенно надеялся увидеть меня так быстро, ибо встретил удивленным возгласом:
– Тебя отпустили? Так скоро? – И, на всякий случай заглянув за спину, уточнил: – Или тебя посадили под домашний арест?
Я прошла в комнату прямо в обуви, решив, что чистота полов – последнее, что должно меня сейчас беспокоить. Усевшись в кресло, усталым взглядом оглядела помещение, неожиданно подумав, что его интерьер, наверное, не так уж сильно отличается от тюремного: те же унылые стены, блеклая мебель. Тряхнув головой, я отогнала мрачные мысли, в очередной раз напомнив себе о том, что мне грех гневить судьбу.
– Все потом, потом, – пропела я, пресекая дальнейшие попытки Андрея выяснить подробности случившегося. Наверное, это несправедливо, но мне впервые стало все равно.
Андрей, не привыкший к подобному отношению, обиженно засопел, но выражать свое недовольство вслух все же не решился. Весьма благоразумно с его стороны, так как сейчас я была готова на любые действия – даже скандал.
Наскоро ополоснувшись в душе, юркнула в постель. Стоило моей голове коснуться подушки, как Морфей тут же распахнул свои объятия. Правда, понежиться в них мне в ту ночь оказалось не суждено – ровно в полночь я резко проснулась и поняла, что уснуть вновь мне вряд ли удастся. Какая-то мысль, крепко запертая в подсознании, настойчиво просилась наружу. Что-то не давало покоя, но что именно?
Прошлепав на кухню, я налила себе крепкий кофе и, уставившись в одну точку, принялась прокручивать в голове киноленту событий прошедшего дня. Вот мы пришли в контору, Андрей обнаружил труп Креольского, прибыла полиция, затем меня допрашивает Семенов, вот… Стоп! «Отмотав» немного назад, я вспомнила о перекидном календаре с изобличающей меня надписью. Важная улика так и осталась на столе. Когда я уходила, полицейский, чье имя мне и сейчас вспомнить не удалось, занимался изучением моих записей. Интересно, дошел ли он до заветной фразы: «Убить шефа»? Что, если да? Возможно, именно поэтому меня и отпустили? А что, я ведь сказала, что календарь принадлежит Марье, то есть фактически повесила на нее свою вину. Хотя о чем это я? О какой вине я говорю? С другой стороны, сейчас это не важно. Значимо другое – по моей вине невиновный человек, возможно, уже томится в тюрьме. Хотя… Что-то тут не сходится… В конце концов, Марье ничего не стоит опровергнуть выдвинутые ей обвинения. Тогда опять же непонятно, почему я до сих пор на свободе? Понимая, что брожу по кругу, я приняла единственно логичное, как мне тогда казалось, решение – отправиться в контору и проверить, на месте ли календарь. Конечно, умнее было бы дождаться утра, но с каждым часом шансы быть разоблаченной (если этого еще не произошло) значительно увеличивались.
Я никогда не была красива, но я всегда была чертовски мила! Я помню, один гимназист хотел застрелиться от любви ко мне. У него не хватило денег на пистолет, и он купил сетку для перепелов…
Ф. Раневская
И я действительно отправилась в офис. Разумеется, степень риска мне была ясна и понятна, ведь приди кому-либо в голову просмотреть позднее кадры с камер наблюдения, и количество вопросов следствия ко мне значительно возрастет. С другой стороны, с какой бы стати кому-то просматривать записи теперь, когда все, что можно, уже свершилось? Кроме того, я тщательно подготовилась – натянула на себя темный балахонистый свитер и старые бесформенные джинсы. Волосы собрала в пучок, который, в свою очередь, спрятала под Андреевой бейсболкой. Слегка изменю походку, и все – узнать меня в подобном прикиде не сможет и мама родная.
Разумеется, офис был опечатан, но аккуратно снять наспех приклеенную полицией бумажку оказалось делом пустяковым – значит, не врут сериалы-то. Не составило труда и попасть в здание, которое даже не было поставлено на охрану, что вполне логично – все равно в конторе воровать нечего – компьютеры забрали стражи порядка в надежде восстановить хранившуюся там ранее информацию, оставшиеся документы – представители городской нотариальной коллегии. Разве что какой вор позарится на скрепки, ручки, карандаши и чайник… Но это вряд ли.
Аккуратно подсвечивая себе сотовым телефоном (включать свет я все же побоялась, а фонарик, само собой, взять не догадалась), я проникла в свой кабинет, где первым делом кинулась к столу Марьи. Вздох облегчения вырвался из груди – календарь на месте! Воскликнув (разумеется, про себя) победное «Йооуу», я уж было вознамерилась схватить злосчастную улику и наконец-то ее уничтожить, но не успела. Честное слово, календарь оказался заколдованным! Иначе как объяснить тот факт, что я вновь отвлеклась от него, скорее почувствовав, нежели услышав за спиной признаки движения.
Обернувшись, я увидела силуэт мужчины. В тот момент мне отчетливо стал понятен смысл выражения: «Вся жизнь промелькнула перед глазами». Перед лицом смерти (а в том, что передо мной убийца, я не сомневалась), мне вспомнилось и мое счастливое детство, и бесшабашное отрочество, и даже толком не успевшая состояться зрелость. И такое отчаяние охватило меня в тот момент – словами не передать. Я ведь ничего не успела! Даже и не любила толком!
